и. неупокоев символизме в театре.
«И каждая частица нас и нашего тела преисполняется религиозного чувства, так пусть ублажают песни наши души, прыгают и танцуют наши ноги и наши сердца, ибо все в нас познало богов.» Неизвестный античный автор
Выбор гоголевского «Капитана Копейкина» для «Простодушных», был не случайным. По сюжету ветеран войны, надеясь получить пенсию, сталкивается с безразличием и унижением. Он противостоит государственному аппарату, добиваясь справедливости, а его просто гонят вон. Ситуация до боли знакомая. Я смотрел на своих актеров и понимал: никто лучше них это не покажет. Почему же в пост-советском пространстве и всем мире, усиливается социальная несправедливость? И никакие перевороты и реформы — ничего не могут исправить. И, пригласив инвалидов, последних на празднике жизни, я попытался показать эту больную тему.
В столкновении «верхов» и «низов» обозначена социальная направленность спектакля. Это четко разделяется всегда: официальная и неофициальная стороны жизни. В анекдоте, в общественном мнении, вся двусмысленность этого противопоставления. Были и другие сопоставления: нормальные/ненормальные, профессиональные/непрофессиональные и т. д. Художественный язык, который нужно было найти, определялся игрой с разными, порой противоположными, смыслами.
Но искусство ли такой театр, претендующий на интерес широкой публики? И театр ли вообще? Да, но какой-то совсем бесхитростный и простой. Творческие усилия «Простодушных», так же наивны, как и они сами. Иначе они не умеют. Таким я его и задумывал, как стилизацию под лубок или античной фрески. Наивный театр? Звучит трогательно, но странновато. Это оксюморон (как холодный огонь или живой труп). Ну разве может быть вода сухой, а драма наивной? И способна ли публика отличить примитивное от наивного в искусстве?
Меня интересует непосредственная экспрессия исполнителей, их эмоциональный выплеск, их измененные, но яркие индивидуальности. Примитивизм считается стилистической маскировкой экспрессионизма. Поднять искреннее чувство до абсолюта, можно упрощая выбранный образ, главное — живые эмоции! Иногда можно, соединяя невозможное, нарушить жанровые условности, показав важное «крупным планом».
Наивный театр оптимистичен, даже при трагическом содержании художественный язык отнюдь не трагичен. Художники искали выход из тупиков цивилизации именно в наивном искусстве, те или иные его приемы использовали — Филонов, Кустодиев, Шагал, Малевич, Пикассо и др. А писатель Д. Г. Лоуренс шокировал современников не только эротическими сценами в своем романе, но был и тонким ценителем архаического искусства. Про этрусские фрески он писал:
«В стенной росписи подземных гробниц этрусков запечатлено простое, непосвященное видение мира. Языческий символизм безыскусен и примитивен, но он глубоко трогает, придает удивительное достоинство фигурам людей и животных«.
У новых режиссеров нет даже намека на глупость или банальность, они само воплощение редкого интеллекта и профессионального образования, но как же их творения бывают поверхностны и невнятны, несмотря на оригинальные решения и концепции. В сценической практике «Простодушных» допотопные формы проявляются в несовершенстве освоения драматургического материала, в общей сценической неловкости, но и в непосредственности, свежести ощущений. Однако, их сиюминутная экспрессивность, как и, кажущаяся, простота древних фресок дадут фору натужным усилиям инсталяторов пост-модернизма.
И, хотя архаике характерны безыскусность и стилистическая неразвитость, в исполнении «Простодушных», эти качества стали уже «каноническими», обретя статус художественного стиля. В почерке моих спектаклей — архаистика, как намеренное использование простейших сценических средств, проявляется органично, но не в форме, а как художественный прием. Этот принцип и увидела немецкая журналистка Керстин Хольм:
«Также как фон Клейст, видевший свой идеал в актере-марионетке, Неупокоев считает своих актеров в их творчестве недосягаемыми. Неупокоев, который всегда должен быть на сцене вместе со всеми и выступать в роли рассказчика или даже кукловода, видит в детской непосредственности своих подопечных выражение настоящей правды. Прежде всего, это Макаров, который своими импульсивными и размашистыми жестами, выразительно контрастирующими с ранимой вялостью взрослого тела, придает главной фигуре Копейкина потрясающий пафос!»
На сцене люди с синдромом Дауна, действительно. выглядят впечатляюще: вроде бы, взрослые, такие же как и зрители в зале, но как дети — доверчивы и открыты. И очень близки к образу марионетки. Марионетку я трактую как органичное соединение исполнителя и образа. Эти два знака иногда сливаются или даже меняются местами. И сам персонаж бывает механистичным как кукла, а образ куклы — условным приемом. В классическом балете этот принцип доведен до крайности — имитации механической игрушки. Да, актер, по сути, подобен кукле. Посмотрите на играющего человека. Он чувствует себя, хоть на миг, властителем над своими зрителями, однако сам строго ограничен рамками естества и остается лишь рабом Царя Небесного, дергающего его за нитки — железные законы жизни.
Почему В. Розанов не признавал Гоголя родоначальником натуральной школы? Потому что его творения — какие-то фантомы, они же все — нереальные! Его фигуры из «Мертвых душ», «Ревизора», «Шинели» — жалкие и смешные, как восковые куклы. Моя трактовка также упрощена и осложнена одновременно: персонажей-кукол представляют «кукольные» актеры. На одну куклу ловко надета другая — как в гениальной Матрёшке, выдумке русского модерна. Ведь Гоголь не рисовал «с натуры» как Толстой или Гончаров. У него — принижение человека всегда возвышается запредельной жалостью к нему, тут сразу — и насмешка и любование. У Гоголя всегда — вместе с жестокой иронией, бесконечный лиризм.
И когда в театре достигается высочайшая степень документальности или натурализма невольно приходится оглянуться на сценическую условность. И тут жанр кукольного балагана — может быть образцом стиля на драматической сцене. Здесь я хочу вспомнить театрального мечтателя начала 20 века Гордона Крега. Он жил в эпоху модерна и символизма и выступал против самодовольства реалистов: «Стиль и символ — вот сущность искусства!» Не правда ли, звучит как рыцарский девиз?
Согласно режиссеру-новатору Крегу: рядовой актер не достигает нужной цели из-за реалистичности своей игры. Он считал, что есть нечто бесстыдное, когда актер традиционной школы выставляет на обозрение публики свои интимные переживания. Такой исполнитель больше доверяет нарочито звучащему слову, чем собственному естеству, языку своего тела и души. Следовательно, его нужно заменить идеальной марионеткой. Многогранному, объемному сценическому характеру художники-символисты предпочитали опоэтизированные образы. Тема рока, управляющего людьми как куклами, преломлялась в их искусстве в отрицание личности актера, обезличиванию исполнителя и превращению его в марионетку.
Крег издавал журнал «Маска», а в постановках последовательно осуществлял свой принцип актера-сверхмарионетки, маски, лишенной поверхностных эмоций. Да, символисты радикально изменили не только различные виды искусства, но и само отношение к нему, их экспериментальная направленность и обширный диапазон влияний — стали образцом для поисков нового в художественной культуре. В концепции «Театра Простодушных» многогранное наследие символизма сыграло ключевую роль. Театр символизма имел много общего с различными формами Средневекового театра и пытался их возродить. Двигаясь по этому заветному пути, я поставил спектакль-мистерию «Бесовское действо» «младшего символиста» А. Ремизова как стилизованную реконструкцию народного лубка.
Сегодня поиски на сцене, в значительной мере, направлены к осознанию собственных возможностей и поход «рыцаря театра» Гордона Крега против банальных форм реализма остается актуальным. Но в практике психологического театра, упорно стремящимся преодолеть свою сценическую специфику, старинный опыт кукольного театра оттесняется далеко на периферию искусства. А мы никогда и не уходили с театральной окраины, остаемся тут, в уютной эстетике наивного театра, и я совсем не стремился к авангардному искусству. Гоголь, при всей своей экстравагантности, был крайне консервативен, однако «само собой» случилось, что стал самым авангардным писателем. Предпочитаю держаться его примера. Керстин Хольм пишет в газете «Fratfurter Allgemeine»:
«Неупокоев считает людей с синдромом Дауна рожденными играть Гоголя, потому что его актеры могут достичь такой выразительности, которая недоступна обычным артистам.»
